Герри по старой памяти пытался подкатить ко мне летом, но я его отшила. Влюбленная в парня старшей сестры Хилари, ждавшая своего звездного часа (читай моего отъезда в колледж), была ужасно уязвлена. Не по этой ли причине она вчера так мило советовала мне продаться Фейрстахам с потрохами? 

А никто и не говорил, что сестренка не такая же, как я. У нас одни родители и одно воспитание.

Ой, да плевать на мотивы Хил. Без них голова кругом.

Собственная жизнь выплывает наружу все легче. Упорно молчит только одна ее часть: та, что связана с падением и братьями Фейрстах.

Я раз десять порывалась написать Норту. Нет, не о том, что поняла, а о Мэри и допросе. Но откладывала телефон и мысленно обзывала себя трусихой. Меня пугало, что Стефан мог ему рассказать. Хотя ну и что? Вот что? Я ничего предъявлять Норту не собиралась. Где моя хваленая решимость, когда дело коснулось того, что под панцирем? Я так и не написала. Так и не смогла, дурочка.

Потому что даже не знала, что сказать. Я так ничего и не почувствовала к парню, с которым встречалась, по-видимому, без малого девять месяцев. В лучшем случае меня задевала их близость с Мэри, намеки Александры и так далее, но что-то внутри будто противилось этому понимаю.

Звонок. Эта отчаянная мольба к самому важному и нужному человеку. Который так и не протянул мне руку помощи.

Видно, именно это что-то сломало в моем отношении к Норту.

Еще раз глянув в окно на смеющуюся Хилари, я замечаю, как возвращается папа, и спешу его встретить. Он разговаривает по телефону и жестом просит меня подождать. Впору схватиться за голову и начать выть. Из кухни выглядывает мама. Она похожа на какого-то любопытного зверька, опасающегося попасться. Заметив мой взгляд, мать горделиво отворачивается. Не сказала мне ни слова с момента моего эпохального признания в собственной распущенности… и слава богу! Если для такого счастья всего-то и нужно, что объявить себя шлюхой, то дайте рупор. А лучше два.

Отца нет достаточно долго, чтобы я успела расстроиться. Да, я понимаю, что вроде как его подвела, но поговорить со мной ему придется! Я уже делаю шаг к двери кабинета, как вдруг телефон в моих руках оживает, и я вижу на экране имя Айрис. Клянусь, еще в большем восторге я была бы только позвони мне сейчас Норт…

— Да? — хрипло от смятения спрашиваю я в трубку.

— Тиффани, — ахают на другом конце провода высоким голоском. — Мне написала Александра, что ты пришла в кафе. Я… я даже не знаю, что сказать. Я сегодня повезла Дафну к своей маме, а завтра возвращаюсь в Бостон. Встреться со мной!

Это звучит почти как возмущенный приказ, и я помимо воли улыбаюсь, чувствуя, как по щекам бегут слезы. Я безумно счастлива услышать искреннюю радость хоть одного человека от того, что я еще здесь, в этом мире.

Именно этот момент отец выбирает, чтобы выйти из кабинета.

— Тифф… — начинает он и замирает истуканом. Ну вот так, я настолько не плакса, что, увидев меня в слезах, отец теряется.

— Конечно, — выдыхаю я в трубку. — Где? Когда?

Спорю, мама сделает все, чтобы не пустить меня в Бостон. И папа, вероятно, тоже, но я худая и ловкая: в форточку, если понадобится, вылезу, а там клен под моими окнами. Странно, что с маминой подачи его еще не спилили. Или таким образом я еще не удирала?

— Не сейчас, — бросаю я папе и убегаю наверх приводить в порядок себя и мысли.

Не стоит начинать важные переговоры со слезами на глазах и в растрепанных чувствах.

Я убегаю из дома на рассвете. Выхожу, что приятно, через парадную дверь, а не через форточку. Но, как несложно догадаться, переговоры зашли в тупик и отпускать меня никто не собирался. Мама настаивала на осмотре местного психотерапевта, снова пела, что со следующего семестра мое обучение никто не оплатит — а значит, все старания впустую. Папа настаивал на том, что выходить замуж за Фейрстаха — идиотское решение. 

Да я согласна, пап, но ведь это ты решил, что я обручена!

Едва поняв, что дело дрянь, я сменила тактику. Накричала на родителей, сделала вид, что подавлена, не вышла на ужин. Лежала бревном под одеялом, пока папа виновато бормотал что-то в дверях о том, что так будет лучше, а мама сытой кошкой прогуливалась по коридору за его спиной. Не знаю, на что они надеялись, но утром я оставила на столе цветок и ушла. Я не пропущу встречу с Айрис, даже если придется преодолеть расстояние до Бостона пешком.

Но жертвенности не требуется, ведь есть автобус, в котором я, измученная последними событиями, отключаюсь. Просыпаюсь только в городе и понимаю, что, если бы меня задумали убить вот тут и сейчас, я уже была бы мертва. Усталость последних недель заставила меня растерять последнюю осторожность.

Стоит мне появиться на пороге квартиры Джейдена, как из ниоткуда выскакивает Надин с табуреткой в руках. Явно в целях самообороны.

— А, это ты, — буркнув, говорит она. — Думала, ты уже за решеткой.

— И тебе доброе утро, Надин.

Я улыбаюсь, причем все шире. Никогда бы не подумала, что буду радоваться этой озлобленной девушке. Но ведь то, что я ее лицезрею, означает, что я все еще в Бостоне.

— Ты пропустила свою очередь на готовку. Можешь взять мои продукты, потом купишь собственные. С тебя завтрак.

Как бы то ни было, у родителей этого адреса нет. И вообще мое место обитания известно только Стефану, а значит, четыре звезды минимум.

Айрис нет среди моих друзей в фэйсбуке, в WhatsApp ее фотографии тоже нет. Стоя в толпе людей около фонтана, среди которых преимущественно студенты, я чувствую свою уязвимость на двести процентов из ста. Я ведь даже не знаю, кого жду. Взгляд мечется между собравшимися, но ни одной одинокой девушки не находит. Или мне следует искать девушку с ребенком?

— Тиффани! — раздается радостный оклик.

Я оборачиваюсь и вижу маленькую блондинку в неброской одежде. Она лучится радостью, и мне становится неожиданно тепло от этого зрелища. Айрис похожа на крошечную птичку, я бы не дала ей и восемнадцати, но это никак не может быть правдой. Не смущаясь моей потерянной памятью, девушка крепко меня обнимает, и в этом отсутствии колебаний я вижу взрослость, которой не нашла в лице.

— Александра сказала, что ты ничего не помнишь, — с порога заявляет Айрис. — Я предлагаю взять по молочному коктейлю, а потом поговорить.

В ходе разговора, пока мы сидим на каменном бортике фонтана (она выбрала местом встречи сквер неподалеку от "У Ларри"), напрочь игнорируя брызги в спину, выясняется, что ей двадцать два года и у нее есть двухлетняя дочь. Айрис переехала из Северной Каролины, получив место в Университете Бостона, но слишком быстро наделала глупостей, забеременела и вынуждена была оставить учебу. Разумеется, молодой папаша и слышать не захотел о ребенке. Сейчас Айрис работает в кафе, крутится как может, а с девочкой помогает либо ее мама (которая живет в другом Штате), либо… я. Летом, когда Ларри добавляет официанткам нагрузки из-за выставленных на улицу столиков, я тайком от мамы бегала помогать Айрис, хоть на первый взгляд это совсем на меня не похоже.

Но на вопрос, точно ли подруга меня ни с кем не перепутала, она смеется и отвечает, что малютке Дафне было привыкнуть ко мне проще, чем мне — к ней.

Надо сказать, разговор вызывает у меня двоякие чувства. В первую очередь, непонимание. Вот такая вот вся наглухо эмоционально закрытая я вдруг сближаюсь с девчонкой из кафе и начинаю ей помогать. Как так?

Так же, как и Каппа, Ларри устраивал работникам-новичкам посвящение. Такое, чтобы уж точно ничего потом не боялись. Выходишь в субботу на полный день — и с утра до ночи с подносом. Его заведение пользуется достаточным спросом, чтобы он имел возможность задрать нос и объявить, что с чистым резюме не берет. Но поскольку я еще с декабря работала официанткой в другом месте, по требованиям подошла.

И я свое посвящение провалила. Но вовсе не тем, что опрокинула поднос или что-то там перепутала.